Картины, ранее показанные на других престижных фестивалях и собранные в Сан-Себастьяне в конкурс «Латинские горизонты» (Horizontes Latinos), демонстрируют определенную усталость «южноамериканской волны», переставшей удивлять и успевшей обзавестись легко опознаваемыми стереотипами.
Так, колумбийская «Бечева» (La sirga) Уильяма Веги, участвовавшая в каннском «Двухнедельнике режиссеров», снята на тотальных обиняках в поднадоевшей традиции кухонного реализма (персонажи весь фильм чинят дом, намереваясь превратить его в место постоя туристов, или варят обед, или пропалывают огород), плавно перетекающего в столь же поднадоевший реализм магический (главная героиня то и дело сомнамбулически бредет в ночи к озеру в связи с постигшим ее эхом войны). Магия в конечном итоге берет верх: кристально прозрачная фотография этого фильма сообщает ему качество неуловимого сновидения.
Зато сюжет другой колумбийской картины, «Берег DC (La playa DC) Хуана Андреса Аранго, непонятно какими судьбами залетевшей в каннский «Особый взгляд», рассказан шершавым языком детско-юношеских произведений студии имени Горького. Три уличных брата-неформала ищут для себя лучшей жизни, символом которой для них, вероятно, является округ Коламбия (DC), то есть, по-простому, столица США, город Вашингтон. Старший брат рвется пополнить собой отряд латиносов-нелегалов в Америке, но средний решает остаться на родине, потому что в нем, представьте, проклевывается интерес к дизайну модных негритянских причесок. Младший же, заметим, решает умереть молодым, что удачно совпадает с устремлениями пушеров и дилеров, которым он крепко задолжал.
Произведения студии Горького напомнила мне и мексиканская вещь под названием «После Люсии» (Después de Lucía) Мишеля Франко, победившая ранее в том же каннском «Особом взгляде». После смерти матери девочка Алехандра с папой переезжает в другой город, поступает в новую школу. На одной из вечеринок она по пьяни дает однокласснику, который, разумеется, снимает происходящее на телефон, после чего рассылает видео всем друзьям. Одноклассники, понятное дело, начинают изо всех сил чморить сохраняющую похвальное спокойствие Алехандру, справлять на нее разнообразные нужды. В общем, ничего оригинального, учитывая современный киноконтекст, где пруд пруди лентами и о подростковой жестокости, и о подростковом сексе. Единственное, что выделяет «Люсию» — это отсутствие слюней и соплей, а также назойливого психологизма и морализаторства. Но ледяная холодность и прозекторская чистота, с которой выполнен этот фильм — всего лишь след иных влияний, свидетельство насмотренности молодого режиссера в актуальном, по преимуществу австрийском, кинематографе.
Другой мексиканец, фестивальная суперзвезда Карлос Рейгадас, вознагражденный в Каннах за режиссуру нелучшего, кризисного своего фильма «После мрака — свет» (Post tenebras lux), собрал в него едва ли не все заскорузлые штампы «радикального авторского кино» в самом провинциальном и худшем его понимании (в ассортименте: издевательства над собаками, нарисованный на компьютере демон, долгий и антисанитарный групповой секс). В одном из нескольких (на выбор) финалов нехороший персонаж, поднатужившись, отрывает себе голову и выбрасывает ее в чисто поле. То же самое после каннской премьеры шедевра лично мне хотелось проделать с большим мексиканским художником, которому явно не дает покоя «Зеркало» Андрея Тарковского. К показу фильма в Сан-Себастьяне, мною, конечно, пропущенному, страсти как-то поулеглись.
Но любой «высокохудожественный» экстрим, сколь угодно претенциозный и ненатуральный, много любопытнее честного и упоенного следования национальным традициям теленовеллы, которое демонстрирует бразильская лента под невозможным названием «Жила-была Вероника» (Era uma vez Veronica) Марсело Гомеса. Сначала указанная Вероника предстает беззаботно резвящейся на пляже в компании обнаженных студентов мединститута города Ресифе. Но потом жизнь поворачивается к ней своей другой стороной.